Щенок даже не визжал. Он, кажется, уже понял, что случится через минуту, понял, что сопротивляться бессмысленно и бесполезно, остается только покориться своей печальной щенячьей судьбе. И погибнуть. Умереть по недосмотру своего собачьего бога, по какой-то непонятной причине отдавшего на заклание именно его.
Щенок не визжал. Он только смотрел на мучителей широко раскрытыми глазами, и в глазах его стоял всего один немой вопрос - "За что?". Мучителей было трое. Три сопляка из соседней школы в дорогих спортивных костюмах. Их папы, день и ночь разъезжающие по нашему подмосковному городу на джипах стоимостью в двадцатилетнюю зарплату среднестатистического местного жителя, очевидно, думают, что хорошо заботятся о своих семьях. Но они, папы, очень заняты.
Они строят торговые центры, решают, кого из своих поддержать на выборах, моются в бане с прокурором. У них много дел и много денег. Их дети хорошо обеспечены, но по какому-то странному недосмотру законодателей родители не могут подарить детишкам даже пятидесятикубовый скутер - им, детишкам, еще не исполнилось четырнадцати. Поэтому кататься обделенным в правах подросткам приходится на спортивных велосипедах. Двое прижали щенка к земле, растянув за передние и задние лапы. Третий, самый толстый и самый тяжелый, разгонялся с горки, бешено вращая педали и быстро набирая скорость. А потом, уже после, развернулся, описав залихватский вираж, и быстро подкатил к друзьям. Он не хотел ничего пропустить, ему обязательно надо было увидеть каждую секунду агонии крохотного тельца, две недели назад впервые увидевшего мир открывшимися глазами.
Я бежал. Я мчался изо всех сил, но с полянки, откуда я увидел начало экзекуции, до тропинки, где билось то, что секунду назад было щенком, надо довольно долго спускаться по камням. Я понимал, что не успею спасти щенка. Но что-то, застлавшее мозг белесой пеленой и до предела обострившее чувства, подсказывало - бежать надо. Они, видимо, увидели мое лицо. И прыгнули на свои тысячедолларовые велосипеды. Я стоял, смотрел вслед улепетывающим будущим хозяевам жизни нашего подмосковного города и молился только об одном - чтобы хотя бы один из них в адреналиновом стрессе не вписался в поворот лесной тропинки. Там как раз растет могучий дуб. Увы. Они вписались. Все до одного.
Не помню, сколько времени я просидел над щенком. И сколько выкурил сигарет, тоже не помню. Очнулся от влажного прикосновения к щеке. Повернулся и встретил умный понимающий взгляд. Пока я звонил в службу такси, пока просил привезти какую-нибудь картонную коробку и лопату, пока диспетчер, поразившаяся странному заказу, уточняла, куда именно организовать доставку - все это время они сидела рядом со мной и не спускала с меня глаз. Странно. Обычно животные не переносят человеческого взгляда. А тогда первым отводил глаза именно я.
Вдвоем с таксистом, так, кстати, и не взявшим с меня ни копейки (Андрей, ты - человек), мы быстро выкопали могилу. Покурили. Еще покурили. "Извини, друг, мне уже пора...", - тактично напомнил он. И пока метров сто шли к машине, пока разворачивались, пока уезжали - она так и сидела над скромным холмиком. Тихо. Молча. Не произнеся ни единого звука. И только когда мы выехали за поворот, издали до нас донесся тягучий и леденящий душу собачий вой.
|