Журналы сюрреалистов

Удвоение имеет вполне определенное психоаналитическое содержание, один из аспектов которого обсуждается в работе Фрейда «Жуткое» ( 1919). Призраки — чистейшие воплощения жути — являются двойниками живых людей, и, когда живые тела удваиваются безжизненными — автоматами, роботами, куклами или людьми в припадочных состояниях, — они приобретают свойственную призракам жуть. То, что двойники вызывают такой эффект, объясняет Фрейд, связано с возвратом к состояниям ужаса, испытанным ранее. Одно из таких состояний восходит к детскому чувству всесилия: ребенок верит, что может сохранить контроль над окружающим миром, пока не встречает в нем своих двойников, которые подступают к нему с угрозой и агрессией. Другим подобным ужасом является страх кастрации, при котором угроза также приобретает форму фаллического двойника того, кто ее испытывает. В более общем смысле, заключает Фрейд, все, что напоминает нам о внутреннем принуждении к повторению, становится для нас жутким.

Описанный механизм жути объясняет случай Ханса Беллмера, чья ранняя художественная практика всецело строилась вокруг специально созданной куклы, которую он помещал в различные ситуации и фотографировал. Кукла связана с опытом жуткого как таковая, но, мало того, Беллмер в ее трактовке задается вопросом о роли во впечатлении, производимом куклой на зрителя, механики сновидения или объективной случайности и в то же время — при помощи фотомеханического удвоения — представляет куклу как эмблему страха кастрации: набухшая женская фигура удваивается в ней как мужской половой орган (7]. Вне связи с фигурой куклы жуткое удвоение исследовал также бельгийский сюрреалист Рене Магритт.

Скучаете? Заходите в вулкан россия казино. Увлекательные слоты поднимут настроение.

Примечательно, что фрейдовское описание опыта жуткого прямо отображается в тех способах достижения объективной случайности, которые предлагает Бретон. «Фактор неумышленного повторения, — пишет Фрейд, — делает жутким то, что в ином случае является безобидным, и навязывает нам идею рокового, неизбежного там, где иначе мы сказали бы только о „случае"». В пандан объективной случайности, действующей в романе «Надя», где привязанность Бретона к героине отчасти основана на ее способности предсказывать, когда подобные «случаи» произойдут, Фрейд приводит склонность его пациентов-невротиков к «предчувствиям», которые «почти всегда сбываются», — этот феномен связывается им с регрессом к примитивному представлению о всесилии мыслей. На типичный пример объективной случайности, которая в жизни большинства людей дает о себе знать «жутким» повторением одного и того же числа (например, в дне рождения человека, номере его дома и, допустим, телефонном номере его нового друга), Фрейд отвечает: « ...тот, кто уязвим и чувствителен к искусам суеверий, обнаружит склонность приписать это назойливое возвращение одного и того же числа тайному смыслу, скажем, увидит эдесь указание на предопределенную ему продолжительность жизни».

Объективная случайность предоставляет искомый общий знаменатель для фотографической практики сюрреалистов и «СНОвидных картин» Миро: и те и другие фокусируются на световых (цветовых) волнах, выдающих знак желания сновидца. Миро прямо признал это, поместив на белом фоне одной своей замечательной работы из этой группы пятно яркого небесно-голубого цвета и написав поверх него: «Это цвет моих снов», а в верхнем левом углу того же холста прибавив более крупными буквами: «Фото». Где-то на материальной поверхности картины причинным цепям реального и бессознательного суждено встретиться.