Модернистский ответ

В рамках войны павильонов шла еще и битва фигур. Вычеркнутая из большей части модернистского искусства на первые два десятилетия XX века, затем человеческая фигура мстительно восторжествовала по «призыву к порядку» — не только в реакционном искусстве, но и в антидемократической политике, где стала обязательной идентификация с телом лидера, партии и государства. Фигуры типа советских «Рабочего и колхозницы», конечно, не были реалистическими: это были аллегорические типы товарищества или даже равенства в коммунистическом труде.

Монументальные группы Торака, которые фланкировали немецкий павильон, будучи столь же аллегоричны, утверждали обратное: две троицы, составленные обнаженным мужчиной и двумя обнаженными женщинами, акцентировали половое различие. Этот акцент согласовывался с жесткими разделениями нацистского общества в целом, но в нем можно отметить и физическое значение: фаллическое тело-эго идеального нацистского мужчины словно бы требовало «женского» другого как адресата агрессии — другого, которого представляли также евреи, большевики, гомосексуалисты, цыгане и т. д.

Любите азартные игры? Заходите в казино, начинайте в казино https://casino-vulkan-stars.club/ и зарабатывайте на своем хобби.

Иначе воспринимались итальянские фигуры на противоположном берегу Сены. Эти костюмированные олицетворения корпораций призваны были связать фашистское государство с Древним Римом (ассоциация развивалась и внутри итальянского павильона). Однако, вовсе не оживляя прошлое, они фиксировали настоящее, превращая мифическую историю Италии в вульгарный бал-маскарад. Очередное отличие демонстрировали две фотографии женщин (показательна смена медиума), выделявшиеся на фоне фотомонтажных витрин испанского павильона, оформленного под эгидой республиканского руководства Народного фронта. Женщина слева, облаченная в традиционный саламанкский костюм, стояла угрюмо и бессловесно, словно под тяжестью своей роли фольклорного фетиша, тогда как ее «партнерша» справа шагала навстречу зрителю в броской униформе Народной милиции, раскрыв рот в песне или крике. Значением этой метафоры была метаморфоза: воинственная бабочка республиканского сопротивления вырывается из кокона националистической традиции, о чем и сообщала надпись: «Освобождаясь от оков суеверий и нищеты, вековечная рабыня рождается как ЖЕНЩИНА, способная активно участвовать в строительстве будущего».